Сверкали гнев, победа или страх.
Возбуждены приятно были нервы,
И каждый думал: кто-то сдастся первый?
Ее везде преследует Сергей
Сарказмами, иронией своей,
Язвит и сердит с вдохновеньем злобным.
Так и в любви томит сердца людей
Желанье власти над себе подобным.
Меж тем как быть счастливым он бы мог,
Из гордости остался одинок.
Забелин увлечен игрой бесплодной.
Он очень мало с чувствами знаком,
А между тем исследует умом
Свою любовь с жестокостью холодной,
Как скальпелем пытливый анатом.
Но, к счастью, все сомненья и анализ,
Не разлагая чувства, притуплялись.
Сергей был некрасив, и худ, и мал.
Замечу в скобках: есть обыкновенье,
Чтобы герой поэмы представлял
Иль красоты, иль силы идеал;
Прошу у всех читательниц прощенья
За бедного героя моего,
Но истина дороже мне всего.
В его лице был отпечаток серый
Родных небес, — на нем румянца нет;
Но Веру — героиню звали Верой —
Пленял порою мысли чудный свет
В его очах, среди живых бесед.
Дышала в нем та внутренняя сила,
Что больше красоты она ценила.
Ей нравился его свободный ум,
Непримиримый, дерзкий и печальный.
У них так много было общих дум;
Поклонники, интриги, сплетен шум —
Ей чуждо все в глуши провинциальной.
Так лилия порой грустить одна
Среди болот, чиста и холодна.
На тихие боржомские долины
Нисходит южной ночи благодать.
Собрался маленький пикник в теснины
Окрестных гор прохладой подышать.
Сергей увидел Верочкину мать:
Она была вся в трауре, вдовою,
С лицом приятным, доброй и простою.
Дремучий лес таинственно молчит,
Идут с водами пыльные обозы,
Ночной росы у неба просят лозы,
Как сердце слез любви, и не блестит
Луна большая, круглая, как щит.
Забелин с Верочкой ушли далеко
К волнами Куры и сели одиноко.
Луна встает — и лик ее бледней,
Бледней и ярче; мир простерт пред ней
Без сил, без воли, страстью побежденный.
Как пред своей царицей — раб влюбленный.
Под властью обаятельных лучей
Все замерло, затихло, покорилось
И томным, мягким светом озарилось.
О, если мир покорен ей, то нам,
Сердцам людей, неведомым цветам,
Как не дрожат от этой чудной власти,
Как не отдаться сладостным лучам,
Как не открыться и не жаждать страсти?
Когда цветы, когда сердца полны, —
Свой аромат пролить они должны.
В тот миг Сергей забыл про осторожность,
Он лгать не мог, опасности был рад,
Любил глубоко, чувствуя ничтожность
Коварных планов, хитростей, засад;
И, сердце обнажив, как друг и брат,
Доспехи сбросив, кинув меч ненужный, —
Перед врагом стоял он безоружный.
Взяв руку Веры трепетной рукой,
Он говорил ей: «Оба мы тоскуем,
О, если бы вы знали, как порой
Я ласки жажду, тихой и простой!
Зачем же лицемерим мы, враждуем?
Простите, я признаний не терплю,
Скажу вам попросту: я вас люблю…»
И, увлечен потоком красноречья,
Он ничего не видит, как поэт,
Не слушает, не ждет противоречья,
Не замечает, что ему в ответ
Она не говорит ни «да», ни «нет».
Он был так полн самим собою в счастье,
Что не подумал об ее участье.
А ей на жертву весело глядеть,
Как рыбаку на золотую рыбку,
Что блещет, вьется, попадая в сеть.
О, если б только мог он рассмотреть
Румяных губ мгновенную улыбку,
Лукавую, как мягкий свет луны
На влажном лоне трепетной волны!
«Еще одно признание, о Боже!.. —
Так думала, не поднимая глаз,
Кокетка наша. — Все одно и то же…
Как я привыкла к звуку нежных фраз, —
Мне говорили их уж столько раз, —
Те — из любви, другие — по расчету…
Он, кажется, пятнадцатый по счету».
Сергей любил — надолго ль — все равно;
Он говорил так сильно и умно,
Такою музыкой и вдохновеньем
Все было в речи пламенной полно,
Что даже Веру сладостным волненьем
Он заразил; она гордилась им,
А кем гордятся, тот почти любим.
Но на другое утро он в постели
Припомнил все… И вдруг вскочил Сергей:
«Да я в любви признался… в самом деле…
Вот глупость-то!» В дали грядущих дней
Он прозревал твой факел, Гименей,
Уж перед ним мелькал халат супруга…
И разлюбил он Веру от испуга.
Так вечером (предупреждаю вас,
Для глупостей весьма удобный час)
Отважен ум, душа кипит страстями,
Но глянет утро бледное на нас
Холодными и строгими очами, —
Мы потухаем, мы полны стыдом
Перед его насмешливым судом.
В тот вечер на балу она была.
Забелин Веру не узнал сначала:
Как эта ясность милого чела
Нежданной, дерзкой прелестью дышала!
Она ему чужда и весела,
И с видом легкомысленно-беспечным
Кокетничать готова с первым встречным.
Она задела кружевом его…
Сергей был в бешенстве: «Нет, каково!
Прошла — и хоть бы взором подарила!
Как будто бы меж нами ничего
И не было!» В нем гордость говорила
Сильней любви. Угрюмый на балу,
Нахмурив брови, он сидел в углу.
«Постой же, — думал, — глупенькой девчонке