Мне долг прямой велит любить…» И вдруг
Всю душу охватил ему испуг.
«А если…» — он не кончил; неизвестность
Его страшила; он искал вокруг
Поддержки иль опоры; ум слабеет
От ужаса в нем сердце леденеет.
О, Боже мой, как тяжко сознавать,
Что все в любви зависит от мгновенья!
То любит, то не любит он опять.
И невозможно чувству приказать:
Оно — порыв, каприз воображенья,
Он не владеет им… Меж тем, грозя,
Пугает мысль, что не любить — нельзя.
Но что же делать? Страсть из чувства долга,
Как скучная обязанность, гнетет;
Возможное нам мило ненадолго,
Преступное нас манит и влечет.
Зачем так сладок нам запретный плод?
Он чувствует, что воля в нем бессильна…
И как заставить полюбить насильно?
«Я разлюбил!..» — однажды этот крик
Из сердца вырвался в безмолвье ночи.
Он пристально заглядывал в тайник
Души своей, до дна в него проник,
Смотрел, искал, прислушивался, очи
Вперив во тьму… и в сердце находил
Лишь мрак и пустоту, — он разлюбил!
А между тем она так свято верит;
Он победил, окончена борьба,
Она теперь покорна и слаба,
Не взвешивает чувств своих, не мерит;
Его мгновенных прихотей раба —
Идет на жертвы, горе и страданье
Безропотно, как агнец на закланье.
Увы! Для бедной девушки порой
Так ясно, что ее покорность губит,
Что надо быть кокеткой, гордой, злой, —
Но силы нет, и с детской простотой
Она открыто, беззаветно любит;
И тем неумолимее Сергей,
Сознав вину, срывает гнев на ней.
Послушная, она не возражает,
Не жалуется, — он бы и не мог
Ее понять, — тихонько вытирает
Глаза, в дрожащих ручках свой платок
Свернув, как дети, в маленький комок,
И слушает, и горько-горько плачет:
«Ну что же, Бог с ним, ничего не значит.
Пусть он не прав, я все перенесу…»
Сергей, смотревший с нежностью глубокой
На бледный, лик, на светлую косу,
На милую, печальную красу,
Теперь глядит так злобно и жестоко,
Как за слезою катится слеза,
И красные, опухшие глаза
Ему не нравятся. Уж в сердце глухо
Вражда заговорила, — скука, лень
И отвращенье: так в осенний день
Бывает пыльно, ветрено и сухо;
И хоть бы капля чувства, хоть бы тень…
В душе он ищет жалости напрасно:
В ней все так жестко, холодно и ясно.
«Ты разлюбил меня, Сережа?» — раз
Бедняжка молвит; ждет она лишь слова,
Одной улыбки, взора милых глаз,
Чтоб верить вновь и все простить тотчас,
Ему на шею броситься готова…
Сергей со злобой начал говорить,
Что он ее не в праве разлюбить.
И как могло сомненье в ней явиться?
Ведь, кажется, вопрос решен; она
Уверенною быть вполне должна,
Что не раздумал он на ней жениться…
И Вера слушает, как смерть, бледна,
И только очи широко открыты,
Какой-то мертвой дымкою покрыты;
Их взор безжизнен, сух и воспален,
В Забелине кипело чувство злое;
«Как этот взгляд, — с досадой думал он, —
Невыразителен и неумен;
В нем что-то глупое, совсем тупое…»
Поняв, что уж ничем нельзя помочь,
Ему писала Вера в ту же ночь:
«Я разлюбила вас, и не желаю
Притворствовать. Запомните, Сергей,
Хотя могли вы быть ко мне добрей,
Я вас ни в чем, ни в чем не обвиняю
И лишь прошу уехать поскорей.
Ведь искренность для нас всего дороже,
А вы не любите меня, — я тоже.
Молю тебя, мой милый, уезжай,
Я требую, ни дня не медли дольше;
Но, возвратясь в родной, далекий край,
Хоть изредка про Веpy вспоминай.
Я буду за тебя молиться… Больше
Не встретимся мы на земном пути;
Да сохранит тебя Господь, — прости!»
Как плакал он, письмо ее читая,
От жалости не к Вере, а к себе…
Достиг он цели, победил в борьбе
И утолил тщеславие. Пустая,
Ничтожная победа, что в тебе?..
Бесцельное свершил он преступленье,
Навеки стыд в душе и угрызенье.
Сумел любовь рассудком он убить.
Что пользы в том? Увы, за свежесть чувства,
За каплю нежности, за дар любить,
Как любят дети, просто, без искусства,
За тот порыв, дающий силу жить, —
Он отдал бы, раскаяньем томимый,
Свой гордый ум, — свой ум непобедимый.
Он молод, впереди вся жизнь, в нем кровь
Кипит, а уж в сознанье холод вечный…
«Нет, мысль — не все, есть вера, есть любовь;
Но где же взять их, как вернуться вновь
К любви без дум и к простоте сердечной?» —
Так размышлял он, в экипаж садясь.
«Ну, с Богом, в путь!» — и тройка понеслась.
Холодный ветер; пыль встает клубами,
Вдоль по пути летят, за роем рой,
Сухие листья осени глухой…
Река бушует темными волнами,
А нежный тополь, что шумел весной
В лазури утренней и пел про счастье,
Теперь дрожит под холодом ненастья.
Там, над дорогой, меж густых ветвей,
Стояла Вера. Все затихло в ней,
Как будто не сама она страдала,
А лишь рассказ давно минувших дней
В какой-то книге про себя читала,
Как будто только сон ей снился… Вдруг
Раздался колокольчик… Слабый звук
Все ближе, ближе… Он! «Сережа, милый!..»
Не слышит… тройка мчится, замер крик…